Здесь тюрьма Советская, а не кадетская
СЕРДЦА ИЗ КАМНЯ
Моего мужа, Михаила Захарьевича Красичкова, арестовали в октябре 1937 года в Днепропетровске. Служил он в Красной армии, был командиром 30-го полка. Через месяц арестовали меня, а сына 12 лет забрали в детский дом. Страшно вспоминать, как вырывали сына из моих рук, меня бросили в одну машину, его в другую. Я дико кричала, но у этих зверей из НКВД сердца были из камня.
Ночью через весь город привезли в тюрьму. Надзиратель мне сказал: «Что кричишь, здесь тюрьма советская, не кадетская». Смысл этих слов дошел до меня позднее...
Завели в камеру, ужасную – женщин более ста человек. У всех отобрали детей, все плакали и кричали.
В тюрьме просидела год. Мужа расстреляли в январе 1938 года.
Меня осудили на 5 лет лагерей. В Акмолинск везли нас в кошмарном вагоне. Ехали, плакали и ... пели песню «Широка страна моя родная». Навсегда запомнила, как песня эта неслась за нашим эшелоном.
АЛЖИР
В Акмолинском отделении Карлага (26-я точка) работала на швейно-вышивальной фабрике. Назначили меня бригадиром по вышивке.
Руки заключенных женщин за колючей проволокой вышивали прекрасные изделия. Вышивание стало спасением для многих. Но на фабрике часто бывали простои, когда не было полотна, и тогда всех вышивальщиц отправляли на заготовку камыша. Камыш был главным строительным материалом и использовался для отопления.
Как мы выглядели? Фланелевые платья, самодельная телогрейка, мягкая обувь, тряпочный шлем на голову, только дырочки для глаз – так мы шли на заготовку камыша.
Мороз 40 градусов, ветер, птицы на лету замерзали. Кое-где лед проваливался, тогда промокала обувь, и мы шли, как в колодках, стуча по льду.
Делянки камыша были довольно далеко. Чтобы жать камыш быстро, приходилось снимать телогрейку и мы работали в одних платьях. Надо было нажать 40 больших снопов, бригадир проверяла. За 40 снопов получали 800 граммов хлеба. Если не выработаешь, без хлеба сдохнешь.
От барака в столовую ходили по натянутому канату – такой дул ветер со снегом. Мороз, пурга, метель, глаза замерзают. Ничего не видно вокруг.
БУДНИ
Кормили не досыта. Меня долго не могли найти родственники, потом ко мне приехал на свидание мой брат, полковник. Тогда еще разрешали посылки и многие их получали.
Отношение начальника к заключенным было в АЛЖИРе (Акмолинском лагере жен изменников родины, как его называли заключенные «жены») не очень суровым, скорее сочувственным, и начальник нам много чего разрешал по нашим просьбам. Работали мы все усердно, старательно.
В 1947 году срок кончился. Я жила теперь уже не в лагере, а за зоной. Сын к тому времени вырос и учился в военном училище в Юдино, под Москвой. Мне разрешили послать ему теплые вязаные вещи. Тогда в командировку в Москву ехал начальник – Юзипенко, и я попросила его передать их сыну. Он передал.
СВОБОДА?
После того, как я получила разрешение выехать из лагеря, я поехала в Наманган, Узбекскую ССР, где жила моя сестра. Тяжело вспоминать страшное прошлое...
Я никогда не увидела больше своего сына. Он получил звание лейтенанта, началась война, он погиб от ран, похоронен в братской могиле. Е.КРАСИЧКОВА, МИНСК. 1989 г.
|
|
