Красная косынка
МОСКВА
Москва 1934 года была грязной и голодной. Мой молодой муж, коммунист, только недавно освободившийся за революционные выступления из Варшавской тюрьмы, пришел работать в Коминтерн.
Русский язык тогда я знала плохо – до этого жила на хуторе в Западной Беларуссии, под Гродно, училась в польской школе. Потом выучилась на портниху, там и познакомилась с Владимиром Лагодой, и замуж за него пошла.
— Говори со мной по-русски, чтобы я его быстрее выучила, — просила мужа, а он смеялся, мол, зачем тебе русский, скоро в Польше будет революция, мы вернемся домой.
Муж был коммунистом по убеждению, и когда его сталинское НКВД в 1937 году арестовало, он на суде пел «Интернационал». Муж требовал от меня, чтобы я носила красную косынку, отчего я не была похожа на других женщин – они ходили в платках, в широких платьях, как старухи, а я была тоненькая, как стебелек, и в красной косынке...
В этой косынке меня и арестовали в 1937 году, взяли прямо на работе. Просто сказали: «Давайте выйдем на полчаса». А получилось на 9 лет.
ТЮРЬМА
Привезли в Бутырку. Впихнули в камеру. Тогда я еще не знала, что в ту же ночь арестовали всех родственников моего мужа. Шесть месяцев провела я в камере Бутырской тюрьмы. Теснота стояла жуткая, спали вповалку, по команде переворачивались с боку на бок – лежали впритык друг к другу. Наконец, приговор – три года ссылки в Кустанай.
Повезли на вокзал. Везли через Ташкент, там, на вокзале, вдруг подошел худой, небритый человек: «Вы Лагода? Ваш муж просил передать: встретитесь или нет, кто знает. А потому устраивайте свою жизнь, как сможете...».
В Кустанае снова арест. Новый приговор – 8 лет лагерей. Теперь повезли в Карлаг. Суп-баланда с пшеном, пайка хлеба, черпак каши – такое меню в течение девяти лет. Иногда я задавал себе вопрос: «Неужели я еще живу?».
Одежды зимней у меня не было, прислать ее не было кому – всех забрали по тюрьмам. На работу меня не выводили из-за этого. А потом определили нянечкой в детгородок на ЦПО (Центральное полеводческое отделение, недалеко от Долинки).
ДЕТГОРОДОК
Сюда свозили детей заключенных со всех отделений Карлага в возрасте от одного до семи месяцев, держали здесь до двух лет. Детгородок стоял далеко от жилой зоны лагеря. Он не был окружен колючей проволокой, но порядки были лагерные. Нам, нянечкам, нельзя было спать, когда спали дети.
Получалось, мы не спали ни днем, ни ночью. Требовалось – на детских простынках чтобы не морщинки, матрасики постоянно набивать свежей соломой. Конвой проверял каждого, кто входил и кто выходил. Иногда «мамкам», так называли кормящих матерей-заключенных, которых приводили на кормление под конвоем с поля, где они работали, удавалось принести для нянечек картофелину или морковку, тогда у нас был праздник.
Уже после освобождения я получила письмо от одного из «моих» бывших малышей, которые жили у нас в детгородке Карлага до двух лет, и потом их распределяли по детским домам. Так вот он мне писал из детского дома: «Тетя Зина, приезжайте ко мне в детдом и привезите буханку хлеба, я хочу есть».
ШАРФИК
Мне помнится такой случай. Подруги за год до моего освобождения подарили мне красивый теплый шарфик из верблюжьей шерсти. Он меня так хорошо согревал! Но вот очередная проверка, обыск, вошли «вертухаи», давай все трясти. Старший надзиратель Маевская так брезгливо отбросила в сторону мой несчастный шарфик – нельзя! Я заступилась за шарфик, почему же нельзя? Надзирательница за это вкатила мне 10 суток карцера.
Освободилась я, как и другие, после срока задержавшись на год в лагере – «до особого распоряжения». Шел 1946 год. Кругом была нищета. Мне предстояло начать жить сначала и снова – выжить.
З.Лагода, Караганда. 1990 г.
|
|
